Сижу на диване, переключаюсь между рабочими почтами. Я одна, вокруг тишина. И эта тишина звенит и давит, тревожность с самого утра бьет во все колокола, не позволяя выдохнуть, насладиться моментом. Она шепчет, что скоро все изменится, как в песне Сплин «Скоро будет солнечно», только наоборот. Все будет так, как должно быть: тьма кругом, холод, тишина, но уже не звонкая, а глухая и пустая, как космический вакуум. И ты в этой тишине и темноте один, сидишь на холодном каменном полу, трясешься, ничего не видишь и не понимаешь. Как это обычно в жизни бывает. Как это было с тобой в 4 года, когда парализованная бабушка упала с кровати, а дома никого из взрослых. И ты стоишь в начале коридора, а она в том далеком конце, в темноте, белое тело в белой ночнушке извивается на деревянном полу и мычит. А ты стоишь, маленький, и мысленно все больше удаляешься от того конца коридора, от того дверного проема, чтобы не понимать: это твоя бабушка или призрак. Как это было с тобой в 14, когда надо было выбирать, кем ты хочешь быть, что ты хочешь учить, какие экзамены сдавать. Как это было с тобой в 21, когда папа больше не открыл глаза и не вздохнул на диване в большой комнате. На синем диване с такой странной тканью, от которой почти все оттирается водой. Домашняя гордость. Как это было всю твою жизнь, когда ты определялся, выбирал: один путь или другой, заплакать или взять себя в руки, пойти учиться на психолога или на переводчика, сильно сжать ногтями кожу на руке, чтобы не почувствовать, как игла с анестезией прокалывает язык, или наблюдать, как по капельнице струится вверх твоя кровь (медсестра случайно проткнула вену), и рука постепенно слабеет, будто из нее выкачивают саму жизнь.
Сублимация - это слово я узнала полтора года назад от Максима, а о Максиме я узнала из тиндера. Вот что это такое - сублимация. Мой мозг и вся обстановка вокруг меня, пусть даже чужой квартиры, помогает мне сублимировать все эмоции последних двух недель в текст, чтобы пережить, отжить и забыть, успокоить нервы, убрать постоянное состояние напряжения и ожидания. Состояние паники и резких взрывов от того, что вместо двери в ванную, две огромные деревянные тяжелые створки, которые, как ни крути, не могут закрыть все пространство, и ты будешь на виду через щель в 5 сантиметров.
Я скучала по текстам своей юности, когда все эмоции и непонятные ощущения оборачивались в слова, обычно слова черные, едкие, как пятно крови на рубашке, такое засохшее, что не выведешь, а раньше нельзя было вывести - никто его не замечал. Я скучала и думала, что больше никогда мой мозг не будет способен сгенерировать что-то похожее, казалось бы бессвязный текст, с кучей странных дурацких метафор, но тот, который я пойму, и кто-то с зияющей дырой внутри тоже поймет. Но вот он, этот текст, эта сублимация всех слов, поступков, видений последних дней.
Не так давно я ехала в машине, очень неудобно скрючившись, но видя из окна косяк птиц, которые летели стройной галочкой. Обычно такой галочкой я рисовала чаек в солнечном небе над морем. Я смотрела на это, и вдруг вспомнила папу. Не то чтобы я забыла, что у меня был папа, или что он умер, я просто не думала о нем, как не думала о нем тогда, когда он был жив, потому что была занята своими подростковыми делами - выпивала глоток шампанского и притворялась пьяной, пялилась на мальчиков, понимала, что никто меня не понимает, и мечтала о больших путешествиях под звездными небесами с крепким алкоголем и бесконечными самокрутками, которые курят люди, чьи истории еще бесконечнее. Я вдруг вспомнила о папе и подумала, где бы он мог быть?
В детстве я заметила одну вещь. Я ехала в машине, также смотрела в окно, сидя на том же самом месте. Я смотрела на небо и думала, если долго произносить одно и то же слово, оно потеряет смысл. СИРЕНЬ СИРЕНЬ СИРЕНЬ СИРЕНЬ СИРЕНЬ, в конце концов это становится набором глупых непонятных звуков. И почему сирень - это сирень, а пчела - это пчела? Почему не назвать руку ногой, а арбуз дыней? Но самое главное, страшащее меня - это пустота и темнота, которая от меня останется. Точнее не от меня, но в моей голове. Останется. Когда я умру. Зачем мне эти игрушки? Зачем мне конструктор лего, где такая красивая башня и принцессы, и конюшня, флигели, сундуки, вьется плющ. Зачем, если потом не останется ничего? Детскую маленькую голову страшила эта мысль. Когда я думала об этом, в глазах появлялась эта темнота, а в ушах звенела та холодная пустота. Я выпадала из реальности, будто уже была мертва.
А тут мне уже не 10, мне 24, я сижу на этом же месте, в машине, смотрю в похожее окно, вижу этих птиц, как красиво они летят, и никто и не думает испортить эту четкую галочку. А я смотрю на них и думаю о папе, ведь даже не знаю, видел ли он когда-нибудь такое? Он видел байдарки, пороги, пряник, на котором глазурью нарисован снеговик, и даже ел этот пряник, который сухим оказался еще вкуснее, чем мягким. Видел горы, змей, осьминога и дельфинов. Но видел ли он, чтобы таким ровным строем летели птицы куда-то на юг?
Я не знаю, о чем этот текст. Но он и не должен быть о чем-то, это мои ощущения, которые я выливаю на условную бумагу с 2008 года. Так было, так будет и есть. А еще он немного о том, что грустить - это нормально. И что сейчас и допечатываю это и немного плачу, потому что это нормально. И потому что немного соскучилась. И немного устала, что в чьих-то глазах я - он, хотя я и близко не как папа, как бы не старалась.
Комментариев нет
Отправить комментарий